Все смотрели какой-нибудь вариант «Дракулы», но мало кто читал роман Брэма Стокера 1897 года. А он прелюбопытный. В нём участвуют новейшие современные изобретения: фонограф, пишущая машинка и стенография.
Во-первых, это роман в переписке и документах. Главы романа поданы как письма, документы и заметки героев. Фрагменты пересекаются, иногда не совпадают в описании фактов, а иногда образуют лакуны в истории. Читатель получает сложную мозаику фактов и суждений, из которой вслед за героями книги составляет свою картину происходящего. Эта форма романа на первый взгляд кажется совершенно постмодернистской, но была популярна уже в XVIII веке. Стоит упомянуть хотя бы «Опасные связи» Шодерло де Лакло 1782 года.
Отступая от темы, я понимаю Стокера. Как ещё в викторианскую эпоху писать явно сказочный готический роман, чтобы в него поверили рациональные англичане? Мистифицировать документальную основу! Я так делал в художественной истории к «Развитию памяти по методикам спецслужб». Хотя для книги это были лишь вспомогательные врезки, упражнения на память, неискушенная в истории спецслужб сотрудница проекта написала, прочитав черновики: «Не понятно, что из этого правда, а что выдумка», – то, чего я и хотел.
Если быть точным, Мина и Харкер используют стенографию, доктор Сьюард наговаривает заметка на фонограф, а Мина переписывает заметки на машинке:
После обеда я прошла с доктором Сьюардом в его кабинет. Он принес из моей комнаты фонограф, а я взяла пишущую машинку. Он усадил меня на удобный стул и поставил фонограф так, чтобы я могла дотянуться до него, не вставая с места, и показал, как его останавливать, если нужно было сделать паузу. Затем он взял стул, повернулся спиной ко мне, чтобы я чувствовала себя свободней, и углубился в чтение. Я приставила к ушам металлический вилкообразный приемник и начала слушать.
Когда ужасная история смерти Люси и все последующее было окончено, я беспомощно лежала в своем кресле. В моем мозгу вертелось какое—то огненное колесо, и если бы не святой луч света, проникший в эту массу ужасов при мысли, что моя милая, славная Люси наконец— то успокоилась, я не думаю, чтобы я перенесла эту муку, не устроив истерики. Все было до того дико, таинственно и странно, что, не знай я приключения Джонатана в Трансильвании, я не поверила бы случившемуся. Я решила попытаться рассеяться, занявшись чем— нибудь другим, поэтому взяла футляр от пишущей машинки и сказала доктору Сьюарду:
— Дайте мне теперь все это переписать. Мы должны быть готовы к приезду доктора Ван Хелзинка и Джонатана. В таких случаях порядок — все, — и я думаю, если мы приготовим весь наш материал, и каждая статья будет помещена в хронологическом порядке, то сделаем многое.
Исполняя мое желание, он поставил фонограф на малую скорость, и я начала перепечатывать с начала седьмого цилиндра. Я сняла три копии с дневника и со всего остального.
Контраст древней истории и современных технологий даёт удивительный эффект: в происходящее веришь. Печатная версия создаёт дистанцию, которая делает реальными кошмарные видения:
Я сказала им, как умела, что прочитала все бумаги и дневники и что мы с мужем, перепечатав их на машинке, только что привели все в порядок. Я дала каждому по копии для чтения в библиотеке. Когда лорд Годалминг получил свою пачку и перечитал ее — а пачка получилась солидная — то сказал:
— Вы переписали все это, миссис Харкер?
Я кивнула головой; он продолжал:— Я не совсем понимаю цель этого; но вы все такие хорошие люди и работали так сердечно и энергично, что мне лишь остается с закрытыми глазами принять ваши выводы и постараться помочь вам.
Интересно выяснить, на какой машинке писала Мина. Судя по всему, это была портативная модель:
Я взял ее чемодан, в котором была пишущая машинка, и мы отправились на Фенчер—стрит по подземной железной дороге
Забавно, что в русском переводе дневника Мины от 30 октября выпущено прямое указание на это:
Я так благодарна человеку, который изобрел пишущую машинку «для путешественников» («Traveller’s»), и мистеру Моррису за то, что он предоставил её мне. Я бы совершенно устала, если бы мне пришлось писать ручкой.
Мистер Моррис был американцем из Техаса. Естественно предположить, что машинку он привёз с собой. Собственно, откуда ещё быть машинке в 1897? Такой машинкой могли быть Hammond или Blickensderfer, обе они позиционировались как Traveller’s. Теоретически ей мог быть и Oliver, как это показано в фильме Копполы, но вряд ли. Тяжеловат, чтобы возить с собой. А вот экзотические модели вроде индексных – действительно портативные, но неудобные в работе, можно исключить сразу. Мина переписывала тексты слишком быстро.
На мой взгляд, есть ещё одна причина, по которой печатная машинка была нужна Стокеру. На момент создания романа и машинка, и фонограф были новейшими изобретениями. Грядущий век ломился в жизнь людей, и машины стали его символами. Это для нас пишущая машинка – милый тёплый архаизм. Для людей века девятнадцатого машинка была рациональной и безжалостной, как само двадцатое столетие:
Как раз когда я кончил чтение дневника миссис Харкер, она вошла с распухшими от слез глазами. Это глубоко меня тронуло.
— Я очень боюсь, что огорчил вас, — сказал я как можно мягче.
— О, нет, не огорчили, — ответила она, — но ваше горе бесконечно меня тронуло. Это удивительная машина, но она до жестокости правдива. Она передала мне страдания вашего сердца с мучительной точностью. Никто не должен больше слышать их повторения! Видите, я старалась быть полезной: я перепечатала слова на пишущей машинке, и никому больше не придется подслушивать биение вашего сердца, как сделала это я.